Сон № 9 - Дэвид Митчелл

падал, падал в безбрежный океан так далеко внизу, что шума воды было не слышно. Когда канатоходец дошел до середины величественного безмолвия, он, к своему немалому изумлению, увидел девушку, которая неторопливо шла навстречу. К чему описывать девушку его мечты? Вы и так знаете, какая она. „Зачем ты здесь?“ – спросил канатоходец. „Я пришла спросить, веришь ли ты в призраков?“ – „В призраков? – недоуменно переспросил канатоходец. – А ты веришь в призраков?“ Девушка его мечты с улыбкой ответила: „Конечно верю“. И спрыгнула с каната. Охваченный ужасом, канатоходец следил за ее медленным падением, но она растворилась в лунном свете задолго до того, как удариться о воду…»

Совсем рядом с госпожой Хохлаткой просвистел булыжник.

– Я все еще голоден! – взвыл волчара во вретище и пепле.

К торсу любимого главнокомандующего прислонили лестницу. Толпа не на жизнь, а на смерть боролась за право влезть наверх.

– Погодите, погодите, вы сейчас от смеха животики надорвете! – Госпожа Хохлатка захлопала крыльями, потеряла место, откуда собиралась читать, и открыла книгу на девятой странице:

– Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?[141]

Полуденное светило побурело, посерело, остыло и застыло.

Толпа замолкла – потом занервничала – и забилась в истерике.

– Фантомы! – завопили все в один голос. – В бомбоубежища!

Мужчины, женщины и дети рассыпались по трещинам, щелям и штольням голой земли, а госпожа Хохлатка осталась наедине с любимым главнокомандующим и трупом спекулянта с головой, расколотой неудачно брошенным булыжником.

– Силы небесные! – выдохнула госпожа Хохлатка.

– Милость святая![142] – отозвался Бог, зависая рядом на доске для серфинга. – Мэм.

– Боже мой!

– Вы ко мне воззвали.

– Я? Воззвала?

– Тут район неспокойный, мэм, не то что раньше. Давайте-ка я подброшу вас куда-нибудь потише.

Госпожа Хохлатка с облегчением закудахтала:

– Боже мой, как вы вовремя! Здесь одни каннибалы, самые настоящие каннибалы! Не сочтите за труд, отвезите меня к нашему досточтимому дилижансу. Я вам буду очень признательна.

– Прошу вас, мэм. – Бог придвинул доску для серфинга вплотную к усам любимого главнокомандующего. – И держитесь крепче!

Госпожа Хохлатка потуже затянула шаль и стала смотреть, как голодный город исчезает в далекой дали. Почему люди не ценят красоты и добра? Почему они разрушают то, в чем больше всего нуждаются? Госпожа Хохлатка не понимала людей. Она их действительно не понимала.

Усаживаюсь на ступеньку веранды, закуриваю очередную сигарету. Что-то эта пачка «Мальборо» тяжеловата. Заглядываю внутрь. Платиновая зажигалка Юдзу Даймона. Сбоку надпись на английском, и я беру словарь – выяснить, что она означает. «Генералу Макартуру по случаю семьдесят первого дня рождения, январь 1951 г., от Комитета по репатриации уроженцев Айти[143] – умоляем помочь нашим соотечественникам, томящимся в застенках СССР». Значит, эта зажигалка – настоящая реликвия! Она наверняка стоит… сколько? Много. Слишком много. Иду в коридор, выглядываю за дверь, но Даймона уже нет. Рев спортивной машины – может, его, может, нет – сливается с обычным дневным шумом. Да, это тебе не мизинец. Грустно, вообще-то. Интересно, много ли уроженцев Айти увидели родные берега?

Паутина королевы Эрихниды

Питекантроп выглянул из гамака под днищем. Досточтимый дилижанс совершал свое тряское ночное путешествие. Белые полосы и огоньки отражателей выскакивали из несущейся навстречу непроглядной тьмы, как лосось из реки гиперпространства. Питекантроп любил убаюкивающее покачивание гамака, когда досточтимый дилижанс заносило на поворотах, и встречный ветер, трепавший волосы. Пегий кролик в свете фар завороженно замер, задрожал, забился, забавно заверещал и невредимым проскочил между колесами, едва не столкнувшись нос к носу с Питекантропом.

«Круто! – подумал кролик, обнаружив, что остался жив и здоров. – Ангел смерти – просто урод! Надо поскорей рассказать своим!»

Долго ли, коротко ли, Питекантроп зевнул и скользнул обратно в гамак, устраиваясь поудобней посреди разломанных птичьих вилочек, старых батареек, замасленной ветоши и корочек стилтона. Засыпая, он представлял себе, будто не досточтимый дилижанс катит по земле, а земля вертится под его древними неподвижными колесами.

Гул пылесоса в будуаре госпожи Хохлатки разогнал утренние сны Питекантропа, и он пробудился счастливым первобытным человеком. Досточтимый дилижанс остановился. Даже в гамаке под днищем было ясно, что путники заехали в место пожарче секстета саксофонов в Сахаре. Пожевав жареной саранчи, Питекантроп вылез в бесплодную охряную пустыню, где не было ничего, кроме булыжников, валунов и выбеленных остовов вековечных врагов. Глазное яблоко солнца не мигая таращилось на небосводе, подернутом розоватой пеленой сухого зноя. Ветер пустыни даже не пытался остудить мир, по которому странствовал. Дорога бежала вдаль прямо, как математическая константа, стремящаяся к точке схождения. Питекантроп напряг мощные бицепсы, забарабанил в грудь, широкую, как три пивных бочонка, и испустил громоподобный рык, а пустыня откликнулась кворумом квохчущих квокк. Дверь досточтимого дилижанса отворилась, и госпожа Хохлатка, встав на пороге, вытряхнула из скатерти крошки от завтрака.

– Разве можно так безбожно орать?!

Литературный Козлик спустился по ступенькам и втянул в себя воздух пустыни.

– Доброе утро.

Питекантроп промычал приветствие и вопрос.

– По-моему, – ответил Литературный Козлик, – м-мы где-то на Северных территориях, но Австралии или М-марса – я точно не знаю. Если обратиться к…

Литературному Козлику было не суждено закончить фразу, потому что откуда ни возьмись вокруг досточтимого дилижанса взвился восхитительный вихрь волшебных птиц – свирлистящих, щербечущих, свистопляшущих, заливистрельных, пестропереливчатых птиц, невиданных с той давней-предавней поры, когда мифы и легенды были повседневными происшествиями.

– Археоптерикс! – воскликнул Литературный Козлик. – Гуси-лебеди! Кетцалькоатль! Белая ворона! Первая ласточка! Полуденный козодой! Послушайте! Послушайте этот напев! Отрывки! Я слышу отрывки!

Литературный Козлик жмурился и оттягивался по полной. Питекантроп глазел во все глаза, вспоминая детство в доисторических дубравах. Госпожа Хохлатка в поисках укрытия нырнула под досточтимый дилижанс. Птицы исчезли, разлетевшись неведомо куда, так же внезапно, как и появились.

– Экстраординарная авифауна! – заявил Литературный Козлик. – Выходите, госпожа Хохлатка. Знаете, я ведь слышал отрывки несказанно сказочной сказки. Ее пели эти птицы. Извините, друзья м-мои, но м-мне нужно сию же секунду вернуться к старинному бюро!

Проходит еще два или три ничем не примечательных дня. Вот как я их провожу. Встаю поздно, курю в саду и пью чай с гренками. Наблюдаю, как бледнеет синяк на подбитом глазу. Прибираю в гостиной и на кухне, прячу мусор и отправляюсь читать на чердак. Там я чувствую себя безопаснее всего. Я превращаюсь в автомат для чтения. Я читаю рассказы про детектива Когоро Акэти[144]. Я читаю «Кухню» Бананы Ёсимото и проникаюсь к ней неприязнью, сам